История >> Крым в составе Российской империи >> Крымская война 1853-1856 гг. >> У.П.РИЧАРДС. ПИСЬМА ИЗ КРЫМА

У.П.РИЧАРДС. ПИСЬМА ИЗ КРЫМА

Письмо 9. Лагерь под Севастополем, 1 января 1855

Дорогая тетушка и все домашние,
С Новым годом! Надеюсь, к следующему празднику мы все останемся живы и встретим его дома, в обстановке гораздо приятнее здешней.
Вчера получил ваше письмо от 11 числа прошлого месяца и мамино - от 12-го, за что премного благодарен. Не могу передать, с каким нетерпением мы здесь ожидаем почты и радуемся каждой весточке из дому, так что не думайте, бога ради, будто письма меня утомляют. Я не писал последние три раза по нескольким причинам: во-первых, мы по-прежнему бездействуем, а во-вторых, время отправки почты меняется так часто, что угадать его очень сложно, вот только что заглянул бомбардир справиться, нет ли у меня писем на отсылку, так что, боюсь, это раньше пятого числа не отправится.
Как-то, будучи в Балаклаве и услыхав, что только что пришла "Черити", я поднялся на борт повидаться с полковником Моррисом, командующим первой артиллерийской дивизией вместо полковника Дакра. Он сказал, что для меня есть две посылки, которые, можете быть уверены, я не замедлил отыскать и торжественно доставить в лагерь, так что, дорогая тетушка, примите горячую благодарность за их содержимое. Вы бы покатились со смеху, увидав, как мы, то есть, Максвелл, Кинг и я столпились, словно дети, вокруг раскрытой посылки, и радостными воплями встречали все, что извлекалось на свет. Я загодя предупредил, что пришлют плиточный табак, и какой же восторженный рев, испугавший, должно быть, даже русских, раздался, когда вместо плиточного табака в посылке обнаружился бристольский первоцвет, превзошедший все наши ожидания. Теплые фуфайки также выше всяческих похвал. Я уже переборол неприязнь к фланели, ношу камвольные чулки и сплю, завернувшись в целую кипу одеял. Что касается зимней одежды, думаю, у меня ее достаточно, за исключением двух-трех вещей, которых вы, верно, в Клифтоне не сыщете, к примеру, замшевые бриджи, жилеты, длинные рыбацкие чулки, что носятся поверх брюк, и все такое.
Я попрошу своего друга Батчеллора, который сейчас в городе, достать мне все эти вещи, а также пару высоких сапог - вот и все, что мне нужно. Кстати, я уже второй в списке на повышение и могу попасть в число тех, кого назначают служить домой или еще куда-нибудь, так что не хочу обременять себя лишними вещами, поскольку, по здешним правилам, тот, кого переводят с повышением, должен не задерживаясь проследовать к месту назначения. Может, в следующем месяце меня здесь уже не будет. Впрочем, возможно, я попаду на одну из здешних батарей, и это только к лучшему - наверняка получу сразу майора. Думаю, это случится со дня на день, поскольку, как поведал недавно полковник Дакр, он трижды докладывал о моей храбрости лорду Раглану, а после Инкермана доложит и в четвертый, и вот о чем.
В Инкерманском деле, как сообщают газеты, вражеские застрельщики несколько раз атаковали наши орудия, и даже отбили на несколько минут шесть из них, три - справа от меня, а три - слева; три пушки (полбатареи), которыми командовал я (Уодхауз находился при трех орудиях на другом фланге), также подверглись атаке, но, к счастью, я вовремя заметил негодяев, собиравшихся в зарослях, и отдал приказ взять орудия на передок. В тот же миг на нас напали и, как я уже говорил, отбили шесть пушек, но нам удалось организованно отойти. Поскольку лошадь моя была убита подо мной еще утром, я положил мешавшие мне шпагу и револьвер на передок одного из орудий; когда орудия оттащили в сторону, я хотел последовать за ними, но внезапно из зарослей выскочили русские, и двое из них бросились ко мне со штыками наперевес. Номер первый чуть не проткнул меня своей зубочисткой, чего мне, разумеется, не хотелось, так что я подобрался к этому приятелю поближе и сбил его с ног ударом кулака по носу, затем лягнул второго в живот и дернул оттуда во все лопатки! Пехота, что залегла за орудиями, бросилась в атаку и снова отбила те шесть пушек, отступив, в общей сложности, меньше чем на сто ярдов. Оказалось, что у приятеля №1 треснул казенник мушкета, и взорвавшийся порох вышиб ему мозги. Мне достались его штуцер, тесак и штык - все это лежит сейчас в моей палатке. Тогда я ни о чем не думал, но пару дней назад, когда полковник, командующий ныне всей артиллерией, объезжал батареи, он отозвал меня в сторону и спросил, верно ли то, что обо мне рассказывают; я признался, что так все и было. Он поинтересовался, почему я не рассказал об этом раньше. Я ответил, что совершенно не думал об этом, ведь на моем месте так поступил бы каждый. Он сказал тогда, что уже трижды упоминал меня в донесениях и что скромность хороша в меру; после приказал написать подробный рапорт о происшествии, что Уодхаузу, как командующему батареей, и пришлось сделать. Так что, думаю, со дня на день мне чего-нибудь перепадет - фунт сосисок, к примеру.
После Инкермана все затихло, иногда, правда, снаряжаются второпях ночные вылазки. Погода ужасная. Бывает, за день пережидаем и дождь, и снег, и мороз, и ветер. Плоскогорье, на котором мы стали лагерем, из-за дождя, мороза и таскания туда-сюда тяжелых орудий стало похоже на перепаханное поле, с одной стороны которого - Севастополь, а с другой - укрепления, защищающие нас от нападения русской армии с тыла. Все вместе выглядит более чем странно. С одной стороны, мы осаждаем одно из сильнейших природных укреплений мира с гарнизоном вдвое меньше нашего, и в то же время сами взяты в осаду сотней тысяч русских. Этим утром сообщили, что вчера русские через парламентеров сообщили о согласии на почетную капитуляцию с сохранением флота, складов и прочего добра; предложение было отвергнуто, поскольку наше кольцо неумолимо смыкается, а они мрут как мухи от голода и дизентерии и никоим образом не могут заставить нас изменить позиции. Кроме того, мирные жители и солдаты-поляки близки к мятежу, и каждую ночь к нам перебегают по нескольку человек.
Как увижу Хэмли, непременно передам твое посланье - он автор той работы, о которой ты говоришь. Кстати, скажи матери, что ей я напишу со следующей почтой, и попроси тех, кто будет мне писать, сообщить, что именно хочет узнать леди Янг о сыновьях. Понятия не имею, о чем ей рассказывать и что делать с вещами сэра Вильяма. От миссис Ноули покуда никаких вестей, но письмо должно прийти со дня на день. Гарри Дэшвуда я давненько не видел - надеюсь, в ближайшие пару дней такой случай представится. Я передам твое письмо. Он в полном порядке и ждет повышения.
Частенько вижу французских офицеров и солдат, мы отлично ладим. Они веселые ребята и весьма высокого мнения о нас. Солдаты они хоть куда и превосходят нас во всем, кроме драки. Каждое их ведомство превосходно организовано; госпитали, железная дорога, комиссариат, казармы, кухни и т.д., - верх совершенства. Их внешний вид поразил бы тебя до глубины души: хотя живем мы в одинаковых условиях и по соседству, наши солдаты грязны и оборваны, в то время как французы опрятны и чисты, словно только что из Парижа. Впрочем, нашим достается больше работы, их ведь 30 000, а нас - всего 16 000, но, благодарение богу, понемногу прибывает подкрепление. Трудно представить, что пришлось вынести людям за последние три месяца, под ветром, снегом и дождем, на жестоком морозе, перебиваясь когда галетами, когда ромом, а когда и вовсе голодая, и при этом каждую ночь нести караулы, а днем работать на износ, потом отправляться в окопы, так что за неделю не набегает и суток отдыха. Недавно из траншей извлекали тела тех, кто умер от холода и слабости. Сборные бараки так и не прибыли, и ходят слухи, что нам они так и не достанутся, а пойдут на оборудование складов и штабных помещений, так что, думаю, половина из нас перемерзнет, а прочие умрут от голода.
Я получаю мало писем, думаю, вы не клеите на них двойные марки, а без этого почта не принимается. Скажи девочкам, что на поле брани я выезжаю в красном ночном колпаке и пижаме, перепоясанной ремнем, вооруженный по возможности бараньей ногой; остальные новости - в приложении.