История >> Крым в составе Российской империи >> Крымская война 1853-1856 гг. >> У.П.РИЧАРДС. ПИСЬМА ИЗ КРЫМА

У.П.РИЧАРДС. ПИСЬМА ИЗ КРЫМА

Письмо 2. Балаклава, близ Севастополя, 30 сентября 1854 г.

Милая тетушка,
Вчера получил Ваше письмо от 2го сентября, а предыдущее - незадолго до того; двух, стало быть, не хватает. Посылать письма почтой много безопасней - те два, что вы отправили с оказией, до меня не дошли. В другой раз дайте мне знать, кому вы передали письма, тогда я, возможно, их и получу. Чай мне тоже доставили, а порошок для желудка где-то затерялся. Нет ничего желанней этих посылок, ведь чай - это наш основной напиток, а порошок пришелся бы очень кстати в Варне, где все мы маялись животом. Недели две назад я написал матери три длинных письма, пронумеровав их соответственно 1, 2 и 3; это пойдет под номером 4, чтобы в случае пропажи одного из них вы сразу обратили на это внимание. Если на момент получения вас не будет в Вестоне, будьте добры распорядиться, чтобы письма отослали матушке, ведь сейчас у меня нет времени писать вам обеим.
Последнее мое письмо было написано примерно в шестидесяти милях от Одессы; продолжу с этого места. Здесь мы два дня ожидали, пока к нам присоединятся французские транспорты, и затем двинулись вдоль берега к Евпатории, маленькому городку на левом берегу большого залива, название которого я позабыл; Евпаторию можно отыскать на карте. Город был окружен и взят, в нем остался небольшой гарнизон, после чего мы двинулись на другой берег залива, где находилось основное место высадки - широкая песчаная коса, отделяющая соленые воды озера от моря. Незамедлительно была начата высадка всей пехоты и артиллерии Легкой и моей (1й) дивизий. Я был одним из последних, кто высадился в тот день, т.е. четырнадцатого числа. Высадка длилась два-три дня. Затем мы не спеша двинулись вперед, причем люди были настолько измучены холерой, желудочными расстройствами и проч., что, не пройдя и пяти миль, мы потеряли сотни.
Утром 18-го мы добрались до реки Бельбек, где впервые столкнулись с противником - тремя-четырьмя сотнями казаков, частью вооруженных ружьями. Кавалерия и конная артиллерия вступили с ними в стычку, было убито несколько лошадей и некоторые покалечены ядрами. Пленных не захватили. Утром, в сопровождении кораблей и транспортов, державшихся близко к берегу, мы двинулись дальше; за нами следовали французы в количестве около 25 000, затем тысяч семь турок, и, наконец, слева примерно 30 000 англичан, в том числе обоз, а также от 8 до 10 000 больных и отставших от своих солдат; таким образом, всего у нас было около 45 000 годных в строй бойцов.
Утром 20-го мы тем же порядком продвинулись к реке Альма, где на обрывистом и холмистом противоположном берегу построилась для боя русская армия. Три-четыре разбросанных по линии фронта мощных батареи защищали переправу. В их распоряжении были 24-фунтовые орудия, от 40 до 50 тысяч пехоты и около 9 000 кавалерии. Позиция их была очень выгодна; как явствовало из документов, найденных в захваченной по ходу дела карете князя Меншикова, сам царь надеялся задержать нас здесь недели на три, а то и на пару месяцев.
Осмотрев место грядущего сражения, лорд Раглан дал сигнал к атаке; французы пересекли реку ниже по течению, ближе к устью, чтобы обойти русских слева, а мы тем временем атаковали с фронта. Забыл сказать, что на берегах реки, аккурат между двумя армиями, находилась деревушка, в ночь перед сражением разграбленная, а непосредственно перед боем подожженная русскими; так вот, битва, начавшись с ружейной перестрелки, перекинулась туда. Пехота построилась в шеренгу и под градом картечи и ружейного огня начала переправу. Мы галопом помчались к берегу и открыли огонь по вражеским батареям. Русские успели установить множество белых вешек, по которым и наводили теперь орудия. Как следствие, 24-фунтовые ядра рвались в самой гуще наших рядов; повсюду взрывались снаряды, один из которых, просвистев аккурат над моей головой, рассыпал целый дождь осколков. Меня, впрочем, не задело, хотя несколько осколков застряли в ташке, оцарапали голову лошади и порвали мне мундир. Наш ответный огонь был на редкость меток; первым же выстрелом мне удалось поразить весь расчет левого орудия главной батареи, а затем пехота вместе с французами, ударившими с холмов на левом фланге, заставила русских отступить. Мы же подоспели как раз вовремя, чтобы перехватить два батальона поляков из русской гвардии, изготовившихся к атаке на нашу пехоту. Мы открыли убийственный картечный огонь из восемнадцати орудий, который они некоторое время выдерживали, но в конце концов дрогнули и задали стрекача; вскоре их уже громили со всех сторон, и они отступили в совершенном беспорядке. Если бы у нас была кавалерия для преследования, мы бы навязали им бой и захватили бы гвардейцев в плен. Дело было на редкость кровавое, мы потеряли около двух тысяч солдат убитыми и ранеными и 110 офицеров, бОльшую часть убитыми. Некоторые полки пострадали ужасно: в 23-м триста убитых и раненых солдат, восемь убитых и четверо раненых офицеров; впрочем, все это вы и так узнаете из газет. Мы захватили два орудия и пять лафетов, несколько сотен пленных и знамена.
Мне чертовски повезло: после вышеописанной атаки, преследуя отступающих, я захватил русского генерала с ценными документами и после битвы сдал его лорду Раглану. Наша батарея, по слухам, упоминается как проявившая себя с самой лучшей стороны в трех донесениях, а именно сэром Лейси Ивэнсом, генералом Стрэнгуэем и герцогом Кембриджским. Мы потеряли троих офицеров - капитана Дю, моего старого друга, а также лейтенантов Уолшема и Кокерелля; все они погибли от вражеского ядра. Похороны павших и погрузка раненых на корабли заняли два дня. Это было ужаснейшее зрелище: перед огромной батареей сотнями лежали убитые и раненые, последние стонали, требуя воды, так как солнце припекало немилосердно; но санитаров, чтобы перевязать им раны, катастрофически не хватало. Было захвачено немало трофеев, кое-что перепало и мне - к примеру, прекрасный русский пони, принадлежавший одной из тех дам, что прибыли посмотреть, как англичане получат взбучку, но, к вящей нашей радости, горько разочаровались. Другие наши ребята разжились чудесными шляпками. На третий день мы двинулись дальше и приблизились к Севастополю. Справа русские воздвигли несколько мощных батарей, прикрывавших переправу через реку Кача, но мы обогнули их выше. На берегах этой реки находились усадьбы русских дворян и севастопольских богачей, и, ручаюсь, более роскошной добычи вам видеть не приходилось - дома прекрасно меблированы, повсюду чудесный фарфор, позолоченные безделушки и т.д.
Здесь мы стали лагерем на ночь, а на следующий день провели рекогносцировку, в ходе которой выяснилось, что левый берег бухты почти не защищен, так что мы двинулись лесом в этом направлении. Возглавляла колонну наша батарея. Внезапно мы наткнулись на значительные силы противника - до шести тысяч человек с обозом; увидав нас, они атаковали и едва не взяли в плен лорда Раглана, который ехал впереди, осматривая местность. С ним был штаб, а также двадцать драгун охраны; мы приблизились, показали зубы, и русские, бросив обоз, ударились в бегство. Мы взяли несколько пленных и множество трофеев - провизию всех сортов, богато отделанные кружевом камзолы, прекрасные шали, разнообразнейшие драгоценности, картины, в общем, все, чего душа пожелает, так что невозможно было решить, что из этого взять с собой, а что оставить. Пленные сообщили, что потери русских под Альмой составили десять тысяч человек, и что больше они на нас не нападут, так как привыкли сражаться с людьми, а не с дьяволами в красных мундирах.
На следующий день Легкая и наша (первая) дивизии выдвинулись вперед и после небольшой перестрелки захватили крепость, город и бухту Балаклава. Пароходы вели обстрел с моря, а мы наступали с берега. Затем мы принялись за выгрузку осадных орудий, каковую к настоящему моменту практически закончили. Остальная часть армии уже на подходе, где-то в миле от города. Мы остаемся, чтобы прикрывать выгрузку орудий, поскольку в тылу у нас тысяч 15 русских, и, думаю, вскоре начнется бой, если только у них достанет храбрости нас атаковать. Должно быть, они все-таки осмелятся, ведь нас только пять тысяч; впрочем, с них и этого довольно.
Вот так, по ходу моего немного невнятного рассказа, вы перенеслись с борта корабля в виду Одессы на позиции у самого моря, в четырех милях левее Севастополя, где мы расстанемся до поры с храброй первой дивизией и поговорим о другом. Что касается меня, то никогда прежде я так хорошо себя не чувствовал; похоже, тяжелый труд идет мне только на пользу. Мы почти ежедневно проводим в седле по 12-14 часов, не считая обедов и устройства на ночлег. Просыпаемся в четверть пятого утра, а засыпаем в девять вечера (хотел сказать "ложимся в постель", но чего-чего, а постелей здесь нет). Каждому выдают фунт бисквитов и три четверти фунта свинины, или фунт свежей говядины в день, и четверть пинты рому - маловато, на ваш взгляд, для безбедного житья, но мы умудряемся пополнять рацион капустой, репой, дичью, тыквами, арбузами и великолепным виноградом; все это сказывается на здоровье людей самым благотворным образом. А еще нам достался улей с пчелами.
С прискорбием сообщаю о смерти бедняги Патона, скончавшегося на борту корабля от горячки; по причине болезни он не участвовал в альминском сражении. Накануне вечером он был на берегу и умер на следующее утро. Здесь его брат, очень на него похожий; все скорбят о нем, так как в полку его очень любили. Кроме того, от холеры умер генерал Тайден и множество других офицеров, которых я не знал лично. Эйд в полном порядке, бедолага Филдс отправлен домой по болезни, а также Уиллет и несколько лейтенантов. Климат вывел из строя больше солдат и офицеров, чем было убито за всю кампанию. Я давненько не встречал О'Флагарти. Он не в нашей дивизии, и видимся мы редко - на визиты не остается времени. Зато я встречал Г.Дешвуда, вид у него цветущий, чего не скажешь о капитане Дешвуде: тот слег после долгого перехода и покуда не поправился, но, я надеюсь, вскоре ему станет лучше.
Не знаю, разберете ли вы эти каракули - стола здесь нет, и я вынужден писать, лежа на земле. Следующее письмо отправлю уже из Севастополя, взятие которого не за горами. После его падения лорд Раглан намерен, если погода позволит, атаковать и другие города и русскую армию, а затем вернуться в Севастополь на зимние квартиры:
Преданный Вам
Ричардс